C годами нарабатывается не только профессионализм, но и профессиональная деформация...
В
одном из своих произведений Марк Твен написал о человеке, который умел
рассмешить всех своих знакомых. И с каждым днем это получалось у него
все лучше и лучше — до тех пор, пока весельчака не стали избегать,
поскольку в поисках новых шуток он стал буквально невыносим для
окружающих. И тогда любитель пошутить переквалифицировался во
владельца... похоронного бюро, где ему тоже было хорошо и спокойно.
C
годами нарабатывается не только профессионализм, но и профессиональная
деформация. Когда, придя домой, человек продолжает вести себя, как на
работе, — это уже, по определению психотерапевтов, сколиоз психики.
Например, юрист, сидя с женой в ресторане, звонит без нужды знакомому,
чтобы обеспечить себе алиби на всякий случай... Хирург, видя худого
человека, думает, как его легко оперировать. Радиоведущий даже с
друзьями разговаривает так, будто находится в эфире, пытаясь заполнить
все паузы в беседе, потому что привык, что в эфире они недопустимы, и
возникающее молчание его раздражает. Профессионально деформированный
адвокат разъясняет права даже тем, кто в этом не нуждается. Следователь
продолжает и дома вести круглосуточное наблюдение: супругу подозревает
в измене, детей — в мелких хищениях из домашней кассы, сказанному не
доверяет и бдительность не теряет. Воспитательница детского сада
помогает своим детям во всем: одевает, обувает, кормит — и не важно,
что им уже далеко за 40. Врач–психиатр направо и налево обычным людям,
не клиентам, ставит диагноз: у этого — невроз, у того — расстройство
личности, а здесь — вялотекущая шизофрения...
Волей–неволей
человек переносит «рабочий» стресс на повседневную жизнь. Поэтому–то
психологи советуют менять поле деятельности каждые 6 — 8 лет. Но,
потратив 5 — 6 лет на получение образования, потом еще 15 — 20 — на
реализацию полученных знаний, менять что–то далеко не каждый рискнет.
Так не отсюда ли пословица: «Горбатого могила исправит?»
Работа — не волк, от нее не убежишь
—
Больше всего профессия деформирует тех, кто активно контактирует с
людьми, — работников правоохранительных органов, ответственных
руководителей, педагогов, медиков и вообще представителей сферы услуг,
— рассказывает психолог Сергей Барановский, руководитель тренинговой
мастерской. — После многих лет работы на одном месте появляются
условные привычки и рефлексы, доведенные до автоматизма. Исчезает
романтика, клиенты воспринимаются как неживые объекты, потому что, если
вникать в их проблемы, к концу дня голова трещать будет. Поэтому
человек, приходя на работу, надевает маску робота. И думает: вот сейчас
работа закончится, и я снова стану человеком. Но маска со временем
прилипает, и сменить ее невозможно. Вместе с усталостью тащишь домой и
приобретенные привычки. Скажем, руководитель — это еще и характер,
поэтому сложно быть начальником 8 часов в сутки, а остальное время —
простым Иваном Васильевичем, не наделенным властными полномочиями.
Профессия
— одна из социальных ролей, которые играет человек. Как войти в роль —
обучают и тренируют. Продавца — на тренингах продаж. Бизнесмена — в
школе МВА. Бухгалтера — на курсах. Все происходит по одному сценарию:
если вы хотите быть «тем–то», вам следует делать «то–то»... А вот как
выйти из роли или как в ней не застрять, — нигде не учат. Как перестать
быть продавцом? Думаете, легко? А как перестать быть психиатром?
Например,
учитель. Годами диктует и вещает заведомо правильные вещи типа «Волга
впадает в Каспийское море». И снисходительно отвечает на одни и те же
вопросы: «Оно озеро, да. А называется море. Потому что большое. Потому
что. Потому что я сказала!» Потом с той же менторской интонацией
произносится и все остальное. И уверенность в собственной правоте
обретается только так. Учитель забывает фразу: «Я не знаю», он всех
учит и всем выставляет оценки — ученикам, собственным детям, мужу,
родне.
— Это не значит, что абсолютно все педагоги рано или
поздно начинают говорить менторским тоном, — говорит Сергей
Барановский. — До сих пор помню своего учителя литературы, который в
папочку, по крупицам, собирал разные интересные факты из жизни
писателей. От него, например, я узнал, что у Маяковского было слабое
рукопожатие и поэт очень боялся микробов, а потому носил в кармане
пиджака мыльницу с небольшим кусочком мыла. Эти маленькие детали могут
многое поведать, если размышлять над исходом этой незаурядной личности.
Думаю, у каждого в памяти есть образ такого же незаконсервированного
педагога. Механизм деформации запускается тогда, когда заканчивается
человеколюбие и пациент, клиент, подчиненный, ученик превращается в
бездушный объект.
«Вскрытие покажет»
Медики
сами о себе говорят: врач не должен быть циничным. Но с парой
смертельных исходов и разрезанных трупов цинизм все равно в какой–то
степени приходит.
— Например, невролог объясняет пациенту,
что случилось с ним после инсульта: «У вас выпала часть мозга». Куда
выпала, что за этим последует? — вспоминает случай из практики директор
РНПЦ психического здоровья Сергей Игумнов. — Врач не стал вдаваться в
разъяснения, что существует взаимозаменяемость функций отдельных
участков коры головного мозга и этим обусловливается отстройка мозга
после инсульта, но требуются время и последовательная реабилитация до 5
лет. Пациент расстроился, впал в депрессию... Общая профессиональная
деформация врачей — в отчуждении от проблем пациента, которое
воспринимается как черствость. В реальности же наблюдается стремление
защититься от массы негативной информации. Среднестатистический человек
нечасто видит перед собой кровь, сердце и т.д., хирург — практически
каждый день. В норме происходит четкое разделение: личности в обычной
ситуации и профессиональной. Это две несообщающиеся комнаты. Т.е. в
профессиональной ситуации врач действует четко, не боится крови и ран,
предпринимает решительные действия, абстрагируется от личности
больного, но когда подходит к постели пациента, он должен чувствовать,
сопереживать — это нормально.
— А на вас работа накладывает отпечаток? — задаю каверзный вопрос Игумнову.
—
Пытаюсь отслеживать, — нисколько не смутился Сергей Александрович. —
Допустим, потенциально, как всякий руководитель, я могу получить
поощрение или выговор, но это не значит, что в состоянии эйфории от
почетной грамоты я должен со всеми брататься и снять всякие узы
дисциплины и, наоборот, в случае взыскания свою личную обиду отражать
на подчиненных и т.д.
Процесс необратим?
Западные
исследователи считают: профессиональную деформацию нельзя повернуть
вспять. Все, что можно, — это заниматься ее профилактикой. А если
процесс запущен — только замедлить его ход. Когда человек долго
работает на одном месте, он начинает либо чрезмерно ненавидеть свою
работу, либо чрезмерно ее возвеличивать. В первом случае —
профессиональное выгорание, во втором — деформация.
— Первый
признак профдеформации — постепенное замещение всех жизненных интересов
работой, когда появляется иллюзия грандиозности выполняемой
деятельности, — говорит Наталья Свидрицкая, врач–психотерапевт Минского
центра пограничных состояний. — Человек начинает считать себя
сверхпрофессионалом, практически мессией на работе, абсолютно
незаменимым. От этого чувства важно избавляться.
Но проблема
в том, что чужая «деформация» выглядит уродливо, а своя — привычно,
нормально. Практически незаметна. По мнению Сергея Барановского,
искажение личностных черт происходит тогда, когда специалист слишком
увлекается процессом, своими функциями, все более забывая о цели. Вот
тогда–то учитель начинает всем диктовать, хирург — всех оперировать
(«Ой, у вас песчинка в глазу, давайте вырежу»), чиновник — прикрываться
инструкциями («Так не положено, берите разрешение»), милиционер — во
всех видеть преступников, потому что с законопослушными гражданами ему
как–то обычно не приходится встречаться, отставной военный — всех
строить...
— Возникает проблема не медицинская. Здесь не
лечение требуется, а социально–психологическая коррекция, — говорит
Сергей Игумнов. — Например, за рубежом очень популярны балинтовские
группы. Собираются врачи, медсестры, социальные работники или учителя,
работающие с трудными детьми. Это не производственное совещание с
«разбором полетов», взысканиями, поощрениями, а обсуждение
профессиональных проблем, способов реагирования в сложных ситуациях. И
такое обсуждение, с одной стороны, эмоциональная разрядка, с другой —
обращение к опыту коллег.
Сергей Барановский привел еще
пример: в одной крупной западной фирме увеличили лестничные площадки,
поставили кофейные автоматы, высокие табуреты, чтобы сотрудники могли
сидеть и за чашкой кофе говорить о работе, о коллегах, о начальстве.
Все–таки в сплетнях тоже есть своя польза — возможность посмотреть не
только на окружающих, но и на себя чужими глазами. Пусть даже это будет
и кривое зеркало, но оно точно поможет избавиться от иллюзии
собственной грандиозности.