Иногда мне в редакцию звонит пожилой человек, бывший врач–офтальмолог
Ариан Петрович. Звонит просто так, поделиться новостями или рассказать
свежий анекдот. Однажды, как бы извиняясь, он объяснил природу своей
общительности: «Вы уж не сердитесь на старика, если надоедаю. Сложись
все иначе, я бы с Сашей разговаривал».
Да я не сержусь — знаю,
что поговорить с Сашей у него никогда не получится: сына Ариан Петрович
потерял 8 лет назад. Его убили на лестничной площадке в собственном
подъезде, зарезал пьяный 20–летний подонок. Саша вступился за соседку, к
которой приставал нетрезвый молодчик, а тот расчетливо ударил
заступника ножом в сердце.
Накануне пенсионер Ариан Потеенко
планировал поиграть с сыном в настольный теннис, полюбоваться его
недавно купленным автомобилем и узнать о здоровье подрастающего внука. В
один момент все житейские планы рухнули, на их месте возникло
единственное стремление: добиться максимального наказания убийце. «Для
чего я своего сына от всех болезней на руках выносил? — риторически
вопрошал он в суде. — Чтобы он скончался на грязном полу лестничной
клетки?» Надо сказать, что Ариан Петрович не зря всю жизнь проработал
офтальмологом — он сумел открыть глаза даже слепой Фемиде. Правда,
понадобились месяцы хождения по инстанциям, чтобы первый неоправданно
мягкий приговор был отменен, и суд учел–таки все отягчающие
обстоятельства и две предыдущие судимости убийцы. Он получил 14 лет
лишения свободы.
А на днях мой постоянный собеседник,
говоривший обычно спокойно и глуховато, позвонил чрезвычайно
взволнованный. Он узнал, что ввиду недавних амнистий срок наказания
убийце его сына сокращен уже на два года. Государство отчасти простило
осужденному то, что внук Ариана Петровича растет без отца.
— Почему меня не спросили? — возмущался голос в трубке. — Я его не прощаю!
Я,
конечно, пытался объяснить, что у нас тут не Дикий Запад. Пробовал
убедить, что как гражданин страны он делегировал государству право
карать и миловать душегубов. Доказывал, что законопослушный член
общества обязан уважать все законы, в том числе и Закон «Об амнистии».
Наконец добавил, что преступник, возможно, горько раскаялся и не спит
ночами, клянет себя за тот кошмарный вечер. Тут Ариан Петрович, доселе
вроде бы не слушавший мои доводы, вдруг замолчал. А потом задумчиво
сказал:
— Да нет, у него, я думаю, нормальный, крепкий сон.
Знаете, в силу своей врачебной работы я бывал на предприятиях, где
трудились инвалиды. Абсолютно слепые люди наощупь пахали в две смены,
чтобы заработать какие–то копейки. А тут молодой здоровый лоб
преспокойно бездельничает в колонии. Если б раскаялся, то поспешил бы
возместить нанесенный им урон, который истребован судом, не говоря уж о
позывах совести. Поволынит еще немного, дождется очередных амнистий — и
на свободу. А мы с невесткой и внуком привычно уже — к Саше на могилу...
Может,
я и не писал бы об этом, будь Ариан Петрович одинок в своем упорном
непрощении. Но примерно о том же рассказала редакции семья Пиляк,
потерявшая сына, — его, первокурсника БГУ, убили из–за небольшой суммы
денег. Убийца, которому не хватило одного дня до совершеннолетия,
получил вроде бы максимальный по тем временам срок — 10 лет, но отсидел
8. Авторы письма интересуются: на каком основании был прощен человек,
который не продемонстрировал хотя бы видимость раскаяния родителям
погибшего? Они пишут: «Напечатайте про это в газете. Может быть,
прочитает сам убийца нашего сына. Пусть знает: мы его не простили».
Подобные
письма приходят после каждого объявления об очередной амнистии. Но я
все же надеюсь, что истории людей, потерявших своих близких, не
окончатся горькой констатацией их личного непрощения. Верю, что появится
правовой механизм, учитывающий степень искреннего раскаяния и
настоящего исправления преступников, жалуемых государственной милостью.
Думаю, что и сами недавние осужденные поймут: чтобы полностью искупить
вину, недостаточно отбыть срок.
